Интерес к отношениям между вещами и словами - характерная особенность интеллектуальных исканий ХХ столетия. Сегодня нам бы хотелось сосредоточиться на отношениях между вещами и фактами, которым будет посвящен новый выпуск журнала [Транслит]. На первый взгляд может показаться, что речь идет о желании в очередной раз отдать дань русскому авангарду, который присваивал слову статус вещи, а литературе – статус факта. Однако дело состоит не столько в архивном интересе, сколько в требовании времени. Гуманитарные и социальные науки вкупе с концептуальным искусством слишком долго искали языковое измерение явлений. Очередная эпоха "номинализма" неминуемо заканчивается: мы начинаем замечать, что живем среди вещей, которые не только что-то значат, но и действуют, настойчиво обнаруживая свою материальность и сопротивление материала. Вероятно, именно "речевая" или "звуковая" вещь и "цветовое пятно" первыми обнаруживают свою автономию от мира значений. Позднее им на смену приходит фото- и кино-факт - неслучайно на смену футуристам приходят производственники. Вещи теперь представляются не только сделанными, но и прочно связанными с материальной средой своего бытования и технологической инфраструктурой. Изучая материальную культуру (culture matérielle), мы получаем возможность тематизировать и соположить факты разных рядов, указать на способы встраивания языковых произведений в повседневную материальность и объяснить "ход идей ходом вещей". Так на смену желанию "сказаться душой" через интерес к фонологии и слову-как-таковому приходит понимание важности физических параметров условий производства самого слова, будь то тембр голоса, акустика помещений или формат газетного листа. Траектории циркуляции смысла нащупывают свои телесные ограничения и приобретают технические расширения. Конечное тело с незапамятных времен требует изобретательности, и потому то и дело дополняется и расширяется с помощью многочисленных культурных техник (Kulturtechniken), первой из которых когда-то был алфавит. Литературная теория давно научилась учитывать "социальный контекст", но нечасто понимает, как обходиться с технологическим. Между тем многие линии рассуждения о связи литературных и технических фактов намечаются уже в русском формализме и лефовской фактографии. Одним из первых о необходимости вернуть вещи в теорию и литературу заявляет Шкловский, применяя понятие факта к самым разным "вещам". Третьяков более эксплицитно пишет о "вещи, обучающей участию", а Родченко - о вещи-товарище. Факты здесь ведут свое происхождение от вещей или даже в известном смысле совпадают с ними: говоря о вещах, мы не можем избежать вопроса об их производстве, о том, что сделано (fait) руками человека. Но там, где вещи обнаруживают свою "сделанность", вопросы технические ("Как сделана Шинель Гоголя?") смыкаются с вопросами институциональными ("Как быть писателем?") и ставят под вопрос сложившиеся способы быт...
| crossborder: | false |
| Тираж: | 999 |
| Мелованная бумага: | false |
| Цветные иллюстрации: | false |
| Название: | Транслит №23. Материальные культуры авангарда |
| Признак 18+: | false |
| Основной жанр книги: | Научная литература |
| Тип книги: | Печатная книга |
| Тип обложки: | Мягкая обложка |
| Тип носителя: | Печатная книга |
| Эпоха публикации: | Современные издания |
| ebsmstock: | false |
Frame $60% в наличии